Уроки истории
Публикуем доклад заведующей архивным отделом Скорбященского женского монастыря Веры Александровны Чемезовой на III Епархиальных Знаменских образовательных чтениях «1917-2017 гг.: уроки столетия».
Уроки истории
Мы приближаемся к 100-летию Февральской и Октябрьской революций, начала Гражданской войны и репрессий против Русской Православной Церкви. Это некая веха в осмыслении их последствий для нашего Отечества. Теме посвящены многочисленные научные монографии и публицистические работы, документальные и художественные фильмы, аналитические передачи, ток-шоу и др. В нашем обществе есть определенная степень усталости от трагедийности исторической тематики. Существует устойчивое мнение о том, что принципиально нового по теме ничего сказать нельзя, цифры убитых, репрессированных утомляют и вытесняются человеческим сознанием и т.д.
Напомним некоторые события местной истории и расставим акценты в соответствии с православным пониманием истории, которое еще в 1826 г. художественно выразил А.С. Пушкин в драме «Борис Годунов»: в вечном смысле истории не существует, на самом деле история – это искажение через личную и нераскаянную греховность людей Промысла Божьего. Поэтому события, о которых мы сегодня вспоминаем: революции, Гражданская война, репрессии – уместнее было бы рассматривать сквозь призму жизни конкретных людей, но и без всеобщего тоже нельзя обойтись.
Спад экономики в начале ХХ века и сопутствующий ему подъем рабочего стачечного и революционного движения – мировая тенденция. Принятие этих обстоятельств как воли Божией – для этого требуется духовная высота. Но секуляризация сознания народа началась не 100 лет назад. Большинству так называемой «образованной» публики второй половины XIX века было присуще «воззрение на православие как на la pravoslavie, состоящее из нескольких неприличных анекдотов об отношении священника к народу, того, что народ поклоняется доскам да в пост ест капусту и редьку»[1]. В начале ХХ века страна переживала глубокий кризис религиозного сознания, сопутствующий кризису в др. сферах жизни. Однако на Среднем Урале перекосы экономического и социального характера складывались десятилетиями не только в связи с мировым процессом.
Например, еще в 1885 году олигарх Павел Павлович Демидов за вечер проиграл в Монте-Карло 600 тыс. рублей – сумму доходов Уральского платинового завода за 10 лет. Это не единственный пример бездумной и безумной расточительности владельца уральских заводов. После его кончины вилла Сан-Донато стоимостью 500 тыс. уходит за бесценок в 30 тыс. Может, ему простился грех обречения тысяч рабочих и их семей на многолетнее нищенское существование за пожертвование всего 2 десятин земли под будущий Скорбященский женский монастырь незадолго до смерти? 14 крестьянских вдов-подвижниц наверняка молились за своего благодетеля, о чем говорит наименование Скорбященской богадельни в его честь в 1894 г.
«Бытие определяет сознание» (К. Маркс) или, наоборот, сознание определяет бытие – проблема не праздная.
С одной стороны, в годы Первой Мировой войны задолженность округа государственным и частным банкам была катастрофической. Богатейший округ стал банкротом. В 1916 г. рабочим повсеместно не платили зарплату. Грозит продажа заводов Нижнетагильского горного округа или привлечение банков в качестве акционеров, что и произошло в 1917 г. Из 7 членов правления только 2 были из числа прежних владельцев. Но ситуацию эти запоздалые меры уже спасти не могли. Не правда ли: «Есть у революции начало, нет у революции конца» (Ю. Каменецкий)?
С другой стороны, несмотря на извечные материальные трудности, органы земского самоуправления даже в условиях идущей войны выделяли для здравоохранения и просвещения до 60% расходного бюджета. С 1907 по 1915 гг. усилиями земства число начальных школ на Урале возросло на 74%. В 1908–1909 гг. на Урале возникло 14 новых газет и 17 журналов. Увеличилось число издаваемых книг, количество общедоступных публичных библиотек. С 1908 г. в Нижнем Тагиле началась театральная жизнь. В первое десятилетие века были заложены основы комплексного подхода к изучению природных богатств, истории и культуры Урала[2].
Февральскую революцию 1917 года часто называют «телеграфной» и в этом есть доля истины. При получении известий о событиях в Петрограде Пермский губернатор М. А. Лозина-Лозинский и лица из его окружения без всякого сопротивления дали себя арестовать. На Урале большинство постов оказалось в руках земских деятелей – умеренных социалистов, то есть эсеров и меньшевиков. Например, комиссаром Временного правительства по Верхотурскому уезду стал недоучившийся семинарист Михаил Ветлугин, наряду с исполнением обязанностей присяжного поверенного игравший в любительском театре, в Тагильском округе – инженер Козлов и учитель Словцов, закончивший Екатеринбургское духовное училище и сын священника. Это явление требует своей исторической оценки. Преподобный старец Варсонофий Оптинский говорил: «…Революция в России произошла из семинарии. Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, встать в сторонке, поплакать, умилиться, ему дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом. Буква убивает»[3].
В начале марта, вскоре после выхода из подполья, на Урале было всего 500 сторонников Ленина, но уже к середине апреля, когда большевики провели первую Уральскую конференцию, их было не менее 12 тыс. человек, а к осени 1917 г. 35 тыс. человек. В чем причина такой массовой популярности лозунгов большевизма? Максимализм, нигилизм поистине подростковый. Ложное понимание свободы: «Из царства необходимости – в царство свободы». Все и сразу, ничего не надо делать с самим собой, сиюминутное внешнее изменение кажется великой победой демократии и народа. К концу апреля 1918 г. большевики прочно утвердили свою власть на всём Урале – написано во многих источниках. Это утверждение опровергается сведениями в этих же публикациях о событиях Гражданской войны в нашем регионе.
В одной из повестей Андрея Платонова коммуна назначает точную дату построения коммунизма. В назначенный день главный герой рано утром выходит из своего барака и замирает возмущенный: как смеет солнце вставать на востоке – по-старорежимному, по-царски? Эпизод передает космический масштаб замыслов и чувств, надежд и верований, который был присущ народному восприятию большевизма.
Религиозная жажда грядущего Царства Божия сменилась верой в возможность самостоятельного удовлетворения человечеством своих сущностных потребностей. В рамках истории, не выходя за ее пределы, «добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». Так началась Гражданская война.
В оценке событий Гражданской войны на территории Среднего Урала до сих пор присутствует тенденциозность. Героями этой войны, если судить по историческим источникам, были исключительно красные. И отбор материала с критикой Белой армии проводится с опорой на позицию белочехов, писавших в своем меморандуме: «Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы (имеются в виду колчаковские) позволяют себе действия, перед которыми ужаснётся весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан… расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадёжности составляют обычные явления»[4]. 100-летняя дистанция позволяет нам быть «над схваткой». И о зверствах «красных орлов» в Зауралье тоже ходили легенды. Со страшной жестокостью было подавлено красными восстание автомобилистов в Невьянске.
Еще в начале 1917 г. любые спорные вопросы можно было решить через дискуссию. В 1918 г. все изменилось. На митинге в Нижней Салде эсер Яков Распопов обратился к представителям советской власти: «Вы, большевики, были с самого начала Февральской революции против войны, а теперь вы ратуете за войну. Где же ваша большевистская последовательность?» Ответом на этот вопрос стал его расстрел в подвале здания, где проходил митинг. Выстрел совершил наделенный земной властью политком Овчинкин. «Тише, ораторы. Ваше слово, товарищ маузер…» – В. Маяковский оказался абсолютно прав.
Летом и осенью 1918 г. Уральский Восточный фронт был главным фронтом республики, а поселок Нижнетагильский завод его центром. К концу мая 1918 г. регион напоминал пороховую бочку. Такой искрой стало восстание чехословацкого корпуса 25 мая 1918 г., по всей России состоящего из 45 тыс. военнопленных. На борьбу с ними поднялись жители Невьянского, Нейво-Рудянского, Нижне-Тагильского, Верхне-Тагильского, Надеждинского районов[5]. Не соотечественники – значит враги.
По подсчетам екатеринбургского историка А. М. Кручинина, в сражении за Нижний Тагил Народная армия и Чехословацкий легион потеряли убитыми около 700 человек. Потери красных защитников города были почти в девять раз больше и составляли около 6 тыс. человек. Командующий 3-й армией Рейнгольд Иосифович Берзин писал Главкому Республики И. И. Вацетису: «Урал не видел столь жестоких и кровопролитных боев, как 22 и 23 сентября. Бои продолжались на улицах Тагила… Потери с обеих сторон колоссальные»[6].
Расстреливали из артиллерийских орудий храм в честь св. блгв. кн. Александра Невского, который строили 15 лет в память об освобождении от крепостной зависимости в 1861 г. крестьяне поселка Нижнетагильский завод. О масштабах разрушения свидетельствует обращение прихода храма на Гальянке к верующим города с просьбой о помощи в восстановлении в 1927 г.: зияющие пробоины как укор русским людям, забывшим о Боге.
Сразу по окончании боев начали проводить захоронения павших бойцов. Удивительная вещь: не все могли рассчитывать на достойное упокоение. 67 чехословацких солдат и офицеров похоронили в братской могиле на погосте Скорбященского монастыря. Все они известны поименно. Дело не только в том, что они победили – и это позволило спокойно собрать и опознать тела и достойно предать их земле, и не только в более высокой штабной культуре бывшей императорской армии – учет потерь велся очень тщательно. Для большевиков характерно отношение к людям как навозу истории. Количество погибших красноармейцев известно только приблизительно. Сколько их в трех братских могилах – одному Богу известно. Кроме высоких слов о том, что в память об их пролитой за новую жизнь крови назван район Красный Камень, и установления безымянного монумента на братской могиле, ничего не сделано для того, чтобы помнить о них и молиться за них. Они в этом, как будто, совсем не нуждаются.
Памятник красным героям Гражданской войны на Красном Камне
Памятник с именами белочехов, погибших в боях за Нижний Тагил в 1918 г. Территория бывшего Скорбященского монастыря
Ю. М. Лотман говорил: «История проходит через дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена и царские милости, а «самостоянье человека» превращает его в историческую личность». Но грань между личным и общественным стирается в смутные времена. По большому счету история – это постоянный выбор каждой конкретной личности.
Протоиерей Павел Воецкий на допросах в ОГПУ в 1923 г. говорил о том, что политика, принятие той или иной идеологической позиции (он уточняет: хоть царской, хоть синодальной, хоть колчаковской) мешали ему исполнять свой пастырский долг: его потом мучила христианская совесть, что он, например, участвовал в следственных действиях против служителей культа и осуждал их политические мировоззренческие убеждения в угоду колчаковцам и из-за боязни лишиться куска хлеба и личного благополучия[7]. Даже уважаемый священник в условиях Гражданской войны переставал быть христианином.
Удивительно, как милостью Божией всеобщая народная трагедия перерождается в благодать. До ХХ века на территории нашей епархии не было прославленных святых: святителей, преподобных отцов и жен, блаженных и бессеребренников. Гражданская война явила нам 8 священномучеников, прославленных начиная с 2000 года. Убивали их, как известно, большевики, а представители колчаковской армии проводили первые расследования этих преступлений, за что, кстати, осужденные советской властью, порой оказывались в концлагерях. Невьянский священник Петр Иевлев убит в собственном доме, священник с. Мурзинка Павел Фокин недалеко от железнодорожной станции Алапаевск, батюшки Алексий Кузнецов и Петр Дьяконов на окраине Нижнесалдинского завода, священник Знаменской церкви Верхнетагильского завода Иосиф Сиков расстрелян якобы за участие в Невьянском восстании. Так случилось, что в его отпевании в Спасо-Преображенском соборе г. Невьянска принимали участие будущие новомученики Иоанн Вишневской, расстрелянный в 1920 г. губернской ЧК (память его празднуется сегодня — 2 декабря), и диакон Вячеслав Луканин, убитый в этом же соборе через 40 дней. Священник Аркадий Гаряев, в течение 7 лет служивший в с. Петропавловском (ныне г. Североуральске), был убит «красными орлами» в 1918 г. Не сам факт насильственной смерти позволил их прославить в лике святых. Их жизнеописания свидетельствуют о приготовлении к мученической кончине всей подвижнической жизнью[8].
Священномученики Сергий Увицкий, Алексий Кузнецов, Петр Дьяконов, Вячеслав Луканин, Аркадий Гаряев, Павел Фокин, Петр Иевлев, Иоанн Вишневский, фото Иосифа Сикова не сохранилось
К сожалению, пока не почитается в нашей епархии архимандрит Ардалион Пономарев – прославленный как преподобномученик, хотя с 1932 г. недолго служил в г. Невьянске и, уже будучи иеромонахом, являлся благочинным Невьянского староцерковнического округа и арестован в 1937 г. в г. Невьянске и погиб в Воркутинском лагере в 1938 г.
Преподобномученик Ардалион Пономарев
Еще один новомученик нашей епархии протоиерей Сергий Увицкий явил исповедание веры в 1930 г. во время допросов в ОГПУ. По его первому делу 1918 г. проходили 47 человек, 36 из которых вместе со священником были осуждены к бессрочному заключению в концлагере. По материалам архива можно судить, что люди безропотно шли в тюрьму и никто не осудил и не оговорил своего пастыря, как того требовали следователи ЧК. В 1920-е гг. в условиях, когда советская власть душила духовенство налогами, взрывала Церковь изнутри – через обновленческий раскол, через организацию публичных отречений от Церкви и Бога, отец Сергий совершал каждодневный подвиг: поддерживал свое «малое стадо» (чуть более 200 человек), укрепляя в вере и любви. И, действительно, архивные документы 1920-х годов с регистрационными списками прихожан и членов приходских советов тагильских храмов свидетельствуют, что указать ФИО, домашний адрес и поставить свою подпись уже являлось исповедованием веры. Число подписавшихся от года к году неуклонно уменьшается – люди просто боятся. Старообрядцы, единоверцы, сектанты не боялись – их списки самые объемные. Молитвами подвижников и исповедников православной веры совершенно ничтожными были результаты деятельности окружного Союза воинствующих безбожников, в котором на начало 1928 г. было будто бы 1250 человек, а через год – 10 тыс. (правда, списки в архивных папках очень скромные – явные приписки). О его несостоятельности и «дутости» свидетельствуют многочисленные публикации в окружной газете «Рабочий».
Наши земляки явили удивительные примеры исповедничества:
1) Нижний Тагил – центр сопротивления обновленчеству. В 1922 г. состоялись выборы епископа, в 1923 г. был создан Религиозно-Православно-Христианский Союз, объединяющий православные приходы. После ареста епископа Льва Черепанова люди сотнями подписывались в защиту архипастыря и его сторонников, в то время как их предшественники, поддержавшие своего владыку, оказались в тюрьме[9].
2) Когда в 1928 г. 12 тыс. тагильчан подписываются за закрытие Выйско-Никольского собора под школу и проводится активная антицерковная кампания в местной прессе, два учащихся 6 класса Лукоянов и Двойников отказались подписывать протокол классного собрания за закрытие храма. Дети не побоялись.
3) Несмотря на лишение гражданских прав со всеми вытекающими последствиями, некоторые мужчины принимали священный сан. Люди разных возрастов: 70-летний Гавриил Куляшев, 45-летний Василий Некрасов и 22-летний Константин Плясунов – делали свой осознанный нравственный выбор. Последний был осужден в 1932 г. на 3 года ссылки за отказ доносить на настоятеля Невьянского Спасо-Преображенского собора Иоанна Покровского, хотя по документам ОГПУ проходил как осведомитель «Христианин»[10].
Дальнейшие события на нашей земле – взрывы, прогремевшие по Уралу, снесли ее духовно-мистическую ограду – храмы и монастыри, а главное – были взорваны души нескольких поколений людей, отлученных от молитвы и жизни во Христе.
Массовые на Урале дела против духовенства и монашествующих, казалось, убили Церковь. Теперь уже многим известно о деле 1923 г. «Автокефалисты» против епископа Льва Нижнетагильского и его сторонников[11], о деле 1932 г. «Историческая гниль» (так говорили о «бывших»), по которому пострадали 140 священников и монашествующих Верхотурского уезда[12], о репрессиях 1937 г., в результате которых в нашем округе были расстреляны или оказались на 10 лет в лагерях около 30 представителей духовенства[13]. Кстати, в 1938 г. зафиксирован образовательный уровень сотрудников НКВД: 70% с начальным образованием, 28% – со средним образованием, и только каждый 50-й имел высшее образование. Для сравнения: в 1918 году на Поместном Соборе нижегородский митрополит Арсений приводил такие статистические данные: «У меня в епархии 45 монастырей. Но у меня среди монашествующих лишь 2 лица со средним образованием»[14]. В нашей Екатеринбургской епархии картина была примерно та же. Однако непросвещенные светом Христовым и без светского образования сотрудники ОГПУ – НКВД превращались в убийц, а простые крестьяне и крестьянки с Христом в сердце являли высоту духа. Духовный опыт названных уголовных дел для нас уникален: правильная позиция – молчать, как молчал на допросе Спаситель, и не отвечать ни на какие вопросы, кроме тех, во что ты веруешь. От разглагольствований о своих душевных переживаниях, подробных рассказов о событиях своей прошлой жизни – до предательства один шаг.
К 1939 г. в Нижнетагильском районе осталось всего 4 священника. Но Средний Урал, при всей адской разрушительной машине, имел больше храмов, чем Сибирь и Дальний Восток, вместе взятые. На территории Нижнетагильского округа сохранилось 4 храма, в то время как восточнее на огромных территориях не было ни одного.
В некоторых современных исследованиях сообщается, что к 1930-м годам был сформирован новый тип человека – советский человек. Собственные стратегии жизни человека вступили в «большую сделку» с советской идеологией – так описан механизм приспособления человека к новой жизни. Правильность или ложность этого суждения – тема отдельная.
По переписи 1937 г. 80% опрошенного населения ответили на вопрос о религии. Лишь 1 млн. человек предпочли отмолчаться, ссылаясь на то, что «ответственны только перед Богом» или что «Богу известно, верующий я или нет». Молчуны, скорей всего, были верующими. В СССР верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих: 55,3 млн. против 42,2 млн., или 56,7% против 43,3% от всех выразивших свое отношение к религии[15].
В «Декларации 1927 г.», подписанной митрополитом Сергием (Страгородским) и 8 архиереями, говорилось: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи»[16]. В «Декларации…» признавалась воля Божия в совершающихся событиях. История ХХ века показала справедливость этой позиции. Достойное по грехам нашим приемлем.
Скорбященский женский монастырь
